Заповедник.

Такси остановилось у подъезда. Рита молча расплатилась с водителем и вышла. Постояла, глядя на серые ступеньки крыльца, на выкрашенную зеленой краской железную дверь, перевела взгляд на ровный ряд окон. За стеклом одного почудилось движение.
  Рита вздрогнула. На миг вспыхнула надежда: а вдруг все случившееся - сон? Кошмар, приснившийся в машине? И, повинуясь порыву, рванулась вперед, чуть не сбив с ног выходящего парня, на одном дыхании взлетела по ступенькам на третий этаж и остановилась, запыхавшись. Руки тряслись, и ключ не хотел входить в замочную скважину.
  На полу длинного коридора валялся халат. Она сама его бросила, переодеваясь на бегу. На столе в кухне - протухшее мясо, гниющая картошка. Под прозрачным пластиком хлебницы - покрытый серо-зеленой плесенью хлеб. Все, что осталось от ужина большой и дружной семьи. Ужина, который так и не был приготовлен. Потому что зазвонил телефон, и нарочито-равнодушный голос уточнил её имя.
  Одевалась, забыв обо всем. Торопилась, металась от больницы к больнице, выслушивала каких-то людей в форме, и с трудом заставляла себя понимать.
  Водитель-дальнобойщик задремал от усталости и не справился с управлением. Груженая под завязку фура в гармошку смяла легковушку. Никто не выжил: ни муж, ни родители, ни трехлетняя дочка, накрепко пристегнутая в своем автомобильном кресле.
  А сама Рита в те выходные на дачу ехать не решилась. Уж слишком тяжело протекала беременность. В городе 'Скорую' можно вызвать, а до дач пока доберется...
  Тишину нарушал рой монотонно жужжащих мух над столом. Нудный, противный гул. И вдруг сквозь него, словно издалека, просочились другие звуки: детский смех, сухое покашливание, шарканье шагов. И свист. Рита всегда ругала мужа за привычку насвистывать, а он отшучивался.
  Беспомощно оглядевшись, она поняла: еще чуть-чуть, и она сойдет с ума. Уже сходит, потому что в животе отчаянно пинался ребенок. Малыш, которого она не смогла сохранить.
  Не помня себя, Рита выскочила на площадку, кинулась по лестнице вниз и дальше, на улицу, прочь из этого кошмара. И не слышала, как сиротливо щелкнула автоматическим замком входная дверь.
  Прохожие оборачивались вслед бегущей, старались убраться с дороги - еще с ног сшибет - и шли дальше. А Рита мчалась, не видя, не зная куда, пока были силы. А когда закончились - пошла, не замечая ни времени, ни усталости.
  Чудом перешла оживленную трассу, не попав под сигналящие машины, не слыша ругани водителей. Не почувствовала, когда асфальт под ногами сменился на утоптанную колею проселочной дороги, а та уступила место травяному ковру. Деревья стали попадаться чаще, и лес укрыл потерянную женщину зеленым пологом листвы.
  Воздух вокруг становился плотнее, темнел. Толстые древесные корни, вынырнув из-под земли, ставили подножки. Прохлада сменила дневную жару, вызвав озноб. А Рите было все равно. Она шла и шла, ничего не видя, не слыша, не чувствуя. И когда кто-то взял за руку и куда-то повел, молча подчинилась.
  Сколько дней прошло, пока она начала осознавать себя, Рита не знала. В памяти смутно мелькали какие-то люди. Они заботливо кормили с ложечки, укладывали спать, как малого ребенка. Вот и теперь, оставив ненадолго одну, усадили у печки, укутав в теплую овечью шкуру.
  Света в комнате было мало, только тот, что просачивался сквозь узенькие окошки. С трудом Рита разглядела широкие лавки вдоль стен, сундуки, полки, заставленные разными предметами. Все нарочито простое, словно даже самодельное.
  Скрипнула низенькая дверь. В клубах морозного пара вошла женщина. Молодая или старая, не разглядеть в темноте. Но двигалась живо. И сразу поняла, что гостья пришла в себя.
  - Ну, здравствуй! Сейчас обедать будем.
  С этими словами хозяйка зажгла лучину, вставила её в светец и сняла платок.
  Она была старой. Очень старой. Но в глазах плясал огонь. То ли от неунывающего, доброго нрава, то ли отблеск от лучины. Рита не разобрала, да и не очень хотела. Навалилась усталость, тяжелая, тягучая, как расплавленная резина. И такая же черная.
  - Сомлела? Держись пока. Вот пообедаем, и отдохнешь.
  От чего отдыхать, когда невесть сколько сиднем просидела на лавке? Но даже на слова сил не было. Рита послушно смотрела, как из багровеющего, жаркого нутра огромной печи появился пузатый горшок, и густое варево переливается в глиняную миску. Похлебала немного, через силу, не чувствуя ни вкуса, ни аромата. И чуть не заснула прямо за столом.
  Старуха перевела её на лавку, застеленную чем-то мягким.
  - Спи пока. Ни о чем не думай.
  Но какая-то мысль не давала покоя, не позволяла провалиться в душное забытье. Вопрос пришел уже на грани сна и яви:
  - Там зима?
  - Зима, милая, зима. Ты спи, набирайся сил.
  Наверное, эта вспышка сознания забрала остатки сил, потому что последующие дни Рита жила как в плотном тумане. Шла, когда вели, ела, если в руки впихивали глиняную чашку с едой, а если не трогали - одиноко сидела или лежала на своей лавке. Но теперь в памяти оставалось хоть что-то. Например, люди. Мужчины и женщины. Молодые и старые. Они появлялись и исчезали, сменяя друг друга.
  Постепенно оцепенение отступало. Появились мысли, чувства. И в один из дней Рита встала, дошла до двери и выглянула наружу. Заснеженный двор, колодец под красивой двускатной крышей. Сарай. Рядом, в загородках, возле охапок с сеном несколько коз и овец. Где-то протяжно замычала корова, пронзительно заголосил петух.
  - Не выстужай дом!- кто-то большой, в мохнатой шубе втолкнул Риту обратно - Топить сегодня больше не будем.
  - Ты кто?
  - Андрей.
  Под шубой оказался молодой человек. Закинув заиндевевшую одежду на печку сушиться, он прислонился спиной к теплой кладке.
  - А тебя как зовут?
  - Рита.
  -Маргарита?
  - Нет. Просто - Рита.
  - Ясно. Накормишь? Бабушка занята, а я еще и не завтракал.
  Рита засуетилась. Еду на весь день старуха готовила с утра, и закопченные горшки томились в печке. Но достать их оттуда ухватом оказалось делом нелегким. Помог новый знакомый - подхватил полотенцем, поставил на стол. Снял крышку:
  - Составишь компанию?
  Впервые за много-много дней Рита почувствовала запах еды. И неожиданно поняла, что предел мечтаний сейчас - вот эта густая похлебка, исходящая ароматным паром! Андрей улыбался, глядя, как она орудует ложкой.
  - Что? - говорить с набитым ртом трудно, но когда на тебя так пялятся...
  - Аппетит появился. Ты ешь, ешь.
  Сам он неторопливо подносил ко рту ложку, жевал, глотал и тянулся за следующей порцией. Так, что Рита доела гораздо раньше него, хлебом собрала со дна тарелки лакомые остатки и огляделась:
  - Посуду куда?
  - В тот ушат у печки.
  - Я помыть хотела.
  - Потом, когда Бабушка придет. - Андрей взял из Ритиных рук тарелку, и вместе со своей аккуратно положил в ушат - Прогуляешься?
  Отказываться было неудобно. Приютили, накормили, ни о чем не спрашивают...
  Но, как оказалось, интересовались только для приличия. Не дожидаясь ответа, Андрей залез на печку и скинул пару светло-серых валенок и рыжий тулуп. Потом из большого сундука добыл вязаные шерстяные носки и теплый платок:
  - Одевайся. Потом Бабушка что-нибудь получше подберет.
  - Вы с бабушкой вдвоем живете?
  - Почему - вдвоем? Еще ты с нами. Ну, иногда еще кто-нибудь. Одевайся и выходи.
  Дверь за ним закрылась, на мгновение впустив яркий свет. Рите сделалось неуютно в чужом доме и она, торопливо натянув выданную одежду, выскочила следом.
  Во дворе Андрея не было. Но мерный стук за сараем выдавал присутствие людей, и Рита пошла на звук.
  Её новый знакомый, скинув шубу, колол дрова. Прошло всего несколько минут, как он начал работу, но холщевая рубаха успела намокнуть от пота. Только теперь Рита обратила внимание на одежду. Все словно самодельное, но при этом поразительно домашнее и уютное: серая рубаха Андрея с вышивкой по вороту и подолу, его шуба из некрашеной овечьей шерсти, её собственный тулупчик и заботливо подшитые валенки.
  Куда она попала? К людям, добровольно ушедшими от цивилизации, в скит, или секту? Что с ней будет? Почему-то беспокойства не было, и Рита решила осмотреться.
  Андрей перестал махать топором и крикнул, чтобы не уходила далеко. Она кивнула в ответ, шарахнулась от высунувшейся из двери коровника рогатой головы и завернула за угол.
  Вокруг дома и хозяйственных построек забора не было. За коровником, отделенный от жилья широкой белой равниной, разливался по склону невысокой горы лес. Такой густой, что снег между деревьями казался фиолетовым. А ветки, покрытые пушистым инеем, переливались радужными искрами под лучами яркого, но очень холодного зимнего солнца.
  - Красиво?
  Рита не слышала, как подошёл Андрей. Вздрогнула, но не обернулась. Только кивнула:
  - Как хрусталь.
  Они стояли довольно долго, любуясь пейзажем.
  - Сколько смотрю, все не налюбуюсь. - в голосе Андрея прозвучала легкая грусть - Пойдем, а то замерзнешь.
  Рита дала увлечь себя в дом, но все оглядывалась на лес, словно ждала чего-то.
  В доме Андрей передал её с рук на руки уже знакомой старушке. А сам снова ушел на улицу. Рита стояла в дверях, не зная, что делать дальше.
  - Ну, чего стоишь, как не родная? Проходи.
  Голос хозяйки дома был не злым, скорее насмешливым. Рита послушно прошла в комнату, разделась.
  - Эк как он тебя разодел! - старуха критически оглядела тулуп - Ну, ничего, потом подберем чего-нибудь покрасившее. Эй, что с тобой?
  В душном тепле, да еще с мороза, закружилась голова. Лавка больно ударила по ногам, но, подхваченная сухонькой, но сильной рукой, Рита устояла.
  - Разморило с непривычки. Ну, ничего, ничего. Ты ложись, отдыхай.
  Уложив гостью, хозяйка захлопотала: стянула с ног валенки, подсунула под голову подушку, накрыла мягким лоскутным одеялом. Рита наблюдала за этим словно со стороны, сквозь туманную завесу. Ей хотелось только одного: спать.
  Сон пришел быстро, а с ним и сновидения. И если первый укрепил тело, то вторые окончательно измотали душу, так что проснулась Рита почти с радостью. Соображала она ясно, слабость прошла, ну, а от страшных мыслей снадобье тоже нашлось - работа. Она хваталась за все: научилась топить печку, готовить в глиняных горшках, ухаживать за скотиной. Даже доить научилось, хотя коров боялась с детства. Всего в хозяйстве их было четыре. А еще пять свиней, бык, две козы, десяток овец, три лошади и море разной птицы. Уход за ними, по большей части, лежал на плечах Андрея, но и женщинам доставалось.
  Еще Рита узнала, что зола отлично заменяет всякие жидкости для мытья посуды и старательно чистила с её помощью закопченные горшки. Белая равнина между коровником и лесом оказалась рекой, и они ходили туда полоскать белье. Руки замерзали, и потом, в тепле, отдавались такой болью, что Рита с трудом сдерживала крик. Но и этой боли была рада: она занимала мысли, не давая вспоминать. А вечером усталость валила с ног, не позволяя снам нарушить покой спящей.
  Её не спрашивали ни о чем, она тоже ничем не интересовалась. Только как-то вечером старуха заявила:
  - Хватит тебе здесь лавку пролеживать. Чай, получше места есть.
  И отвела Риту наверх, в горницу.
  - Хозяйствуй.
  Оставшись одна, женщина осмотрелась. Обстановка скудная, вернее, почти никакой: широкая лавка под узким оконцем, сундук, такой большой, что спать на нем можно, вытянувшись в полный рост, пара плетеных коробов, светец с погасшей лучиной над ушатом,табуретка. Но, по совести, горница хозяйки обставлена не богаче.
  В дверь постучали. Андрей принес её вещи, огляделся:
  - Обживаешься? Спустись, там Бабушка тебе кое-что из одежды подобрала.
  Хозяйку Рита нашла в теплой клети. Та возилась возле большого берестяного ларя. Рядом, на крышке запертого сундука лежала груда вещей.
  - На-ко вот, примерь.
  Того, что приготовила старуха, хватило бы на целое приданное. Рита медленно разбирала подарки. Три холщевые рубахи. Две простые, крашеные луковой шелухой, третья - небесно-голубая, с диковинными цветами по вороту и рукавам. Пять юбок странного покроя. И теплые, из толстой шерсти, и легкие, льняные. Несколько пар вязаных чулок. Два платка из серого козьего пуха, и такие же варежки. В пару к ним - овчинные, украшенные яркой ниткой по швам. Тулуп, хотя нет, скорее женская кокетливая дубленка цвета темного шоколада. По коричневому полю легким морозным узором расцвел орнамент. Тонкие, завораживающие линии. Точно такие же - на черных валенках.
  - Девочка одна тут жила. Она и украсила. Любила рисовать.
  - А где она теперь?
  - Ушла.
  - Куда?
  - Да откуда я знаю? Люди приходят и уходят, а дела их остаются. Вот и после тебя что-нибудь, да останется.
  Почему-то Рите стало неприятно. И не гнали её вроде, а осадок остался. Быстро сгребла в охапку подарки, поблагодарила и заторопилась к себе. Необычно было знать, что в мире снова есть твой собственный уголок. И приятно.
  В общем-то, только этот эпизод и разнообразил долгую вереницу дней. Рита крутилась, стараясь ни на минуту не оставаться без дела, и не слишком интересовалась окружающим. Знала только дом и ничем не огороженный двор, и не стремилась узнать, что там дальше.
  Только Андрей иногда силком отрывал её от работы и вел за коровник, любоваться лесом.
  Красота природы навевала покой, и они подолгу стояли молча, оглядывая окрестности. Но, найдя лазейку, память все - же заявляла права, и Рита стремительно бежала прочь, хватаясь за первое попавшееся дело.
  Но однажды за коровником оказалась запряженная в сани лошадь.
  - Покатаемся?
  Рита с ужасом смотрела на мохнатую зверюгу. И пусть уже знала, что не укусят и не лягнут, а страшновато было.
  - Садись. - Андрей приподнял медвежью шкуру.
  На сене, под теплым пологом, было уютно. Хрустел под полозьями снег, солнце зажигало цветастые искры на белой речной равнине. Но ехали они не к реке. Андрей направил лошадь в объезд жилья и дальше, в лес. И только, когда неслышно стало ни мычания коров, ни заливистого пения петуха, а в воздухе погас запах дыма, обернулся:
  - Как тебе?
  - Хорошо!
  Рита блаженно зажмурилась, и вдруг поняла: а действительно - хорошо!
  - Кошка.
  - Что?
  - Ты на кошку сейчас похожа. Вот-вот замурлычешь.
  Лучше бы он молчал! Муж тоже сравнивал её с кошкой. Но здесь, в лесу, некуда было убежать, и спасительной работы тоже не было. Замок, запиравший страшные воспоминания, отомкнулся, и боль хлынула мощным потоком, смывая робкие заслоны. Подстреленной птахой трепыхнулось сердце, горло сдавило страшной рукой и горькие, отчаянные слезы без рыданий хлынули из глаз. Андрей обнял её одной рукой. Рита, не в силах сдержаться, уткнулась ему в плечо и плакала, плакала, прижимаясь к мохнатой шубе, пахнущей дымом и еще чем-то непонятным, но очень уютным и надежным. А он не отстранялся, только гладил по голове, по рассыпавшимся из-под съехавшего платка волосам и молчал. Когда же рыданья стихли, неуверенно улыбнулся:
  - Поехали дальше? Или домой?
  - Домой.
  Рите стало неловко. Чужой мужчина, а она так вольно себя ведет. Но слезы словно вымыли из душевной раны грязь, которая мешала заживлению. Теперь она зарубцуется. Останется шрам, страшный, уродливый, ноющий в особо тоскливые ночи, но шрам. И можно будет жить.
  Высокие ели держали на зеленых ладонях снег, и метнувшаяся по стволу белка скинула его на проезжавших. Рита взвизгнула, когда холодная крупа обрушилась сверху. Андрей рассмеялся: его подопечная оживала на глазах. Конечно, немало времени пройдет, пока процесс завершиться, но он завершиться.
  Уже подъезжая к дому, Андрей решился:
  - Ты береги Бабушку.
  - Ты о чем?
  - Уйду скоро, пора уже. Давно пора. - он помолчал, оглядывая лес - Из-за нее не уходил, а теперь ты с ней останешься.
  - Куда уйдешь?
  Рита окончательно перестала понимать. Почему она должна оставаться со старухой, когда родной внук убегает?
  - Она мне не бабушка, - словно прочитав мысли, Андрей продолжал говорить: - Даже не родня. Просто человек, который помог в трудную минуту. Я не могу сказать ей вот так сразу, она, кажется, ко мне привязалась. Подготовь её, хорошо?
  Рите оставалось только кивнуть, дальше ехали молча. Во дворе, когда Андрей уводил лошадей, все же спросила:
  - Когда?
  - На днях.
 
  Но до ухода Андрей привел гостя.
  Нестарая женщина покорно шла за ним, ничего ни слыша, ни видя. Её усадили на лавку, туда, где пришла в себя много-много дней назад Рита, и оставили в покое.
  - Не тревожь. Ей сейчас покой нужен.
  Так она и сидела. Ложилась, когда укладывали, ела, если подносили ложку к самому рту. Бабушка готовила какие-то отвары, поила, что-то пришептывая. С помощью Риты умывала гостью, переодевала.
  У самой Риты дел прибавилось: Андрей ушел, как и обещал. Вся его работа легла на её плечи. Но женщина не жаловалась: воспоминания все еще приносили боль. Но теперь, несмотря на занятость, она находила время выбраться в лес, побродить между спящих деревьев, полюбоваться белками. Иногда вдалеке мелькали тени - испуганные косули уносились прочь, а как-то раз прямо из-под ног порскнул прочь огромный заяц. Опомнившись, Рита громко рассмеялась: неизвестно, кто испугался больше.
  В один из таких ясных, морозных дней она увидела незнакомца. Мужчина сидел на вывернутом дереве, и ничего не замечал вокруг. Рита подошла ближе:
  - Добрый день.
  Он не услышал. Она заглянула ему в лицо. Знакомый пустой взгляд.
  С трудом заставила его подняться и повела к дому. Бабушка захлопотала вокруг гостя, но только теперь Рита обратила внимание, как привычно она это делала. И вечером, управившись с делами, подсела к старухе:
  - Чайку попьем?
  - Устала?
  - Немного.
  - Ну, садись, отдохни. А я похлопочу.
  Прихлебывая душистый травяной чай с земляничным вареньем, Рита решилась:
  - Что это за место?
  Старуха долго молчала, гоняя в блюдце сладкую ягоду.
  - Как тебе объяснить, девонька. Сюда приходят те, кто оказался на кромке: и смерть не берет, и жизни нет. Приходят в себя, ищут силы жить дальше.
  - Отчаявшиеся?
  - Нет. Те все же ищут выход, может, не всегда правильный, но... находят. А здесь собираются те, кто и последнего выхода не в силах найти. Те, кто потерялся.
  Рита долго молчала, обдумывая услышанное, потом задумчиво проговорила:
  - Заповедник потерянных душ.
  - А ведь действительно! - старуха улыбнулась названию.
  - А вы тогда кто?
  - Ну, кто там у нас на кромке сторожит? Баба Яга!
  Рита весело рассмеялась. Старуха вторила ей неожиданно молодым голосом. Так и 'прокулемили' почти до рассвета.
  Шли дни. Весна отобрала у земли белое покрывало, подарив взамен нежно-изумрудное. Зазвенели в лесу птицы, приветствуя лето.
  Работы прибавилось - приходилось еще возделывать немаленький огород, но и людей в Заповеднике стало больше. Древний старичок, пришедший неизвестно откуда, оклемавшись, взвалил на себя обязанности пастуха. Бабулька - божий одуванчик хлопотала у печки, не забывая носить дедуле обеды. Молодой парень занялся скотиной, чистил стойла, чинил сараи. Женщины день-деньской проводили на огороде, и все находили в работе успокоение. Рите пришлось заниматься еще и организационными вопросами. К ней обращались, как к старожилу, и постепенно она взяла на себя часть хозяйских обязанностей.
  Первыми ушли дедушка с бабушкой. Собрали нехитрый скарб, попрощались, и двинулись по тропинке, трогательно держась за руки. Потом исчез мужчина. К осени в доме снова остались только Рита и Бабушка.
  - Куда они уходят?
  - А кто куда. Придет время, соберешься и ты. И дорогу сама найдешь.
  - Неужели никто никогда не остается?
  - Почему - никогда? Я вот осталась. Много-много лет назад.
  И, словно стараясь отогнать воспоминания, Бабушка захлопотала у печки.
  Но разговор они все-таки продолжили. Погожим золотым днем, обиходив скотину, женщины выбрались по грибы. Шли между деревьев, кланялись земле, разгребая лесную подстилку, наполняли корзины. И вышли на поляну.
  Круглая, как блюдце, с маленьким родником в самом центре. Звеня, он вырывался из-под земли и падал в выложенную булыжниками ямку. А вокруг, на вершинах многочисленных холмиков лежали большие камни. Бабушка указала на один:
  - Под ним я её и похоронила.
  - Кого?
  -Прежнюю Бабу Ягу.
  Рита недоверчиво посмотрела на камень. Такой не поднимешь без крана.
  - Камень сам вырос. За одну ночь. - И, увидев, как вытянулось лицо собеседницы, весело рассмеялась.
  - Думаешь, все так просто? Поверь, не только из твоего мира сюда бедолаги приходят.
  В том, что это правда, Рита убедилась довольно скоро. Зимой пришлось выхаживать не только людей, но и существ, только отдаленно их напоминающих. Да и люди, как она подозревала, не все пришли с привычной Земли.
  К весне Рита почувствовала себя в Заповеднике, как дома. Её никуда не тянуло, и было так спокойно...
  А следующим летом умерла Бабушка.
  Проплакав всю ночь, Рита запрягла лошадь в телегу, завернула тело в большой меховой тулуп и повезла хоронить. Долго копала яму, долго не решалась опустить Бабушку на голую землю. Потом наломала лапника, устелила дно. И лапником же укрыла сверху. Провозилась весь день, и домой попала только поздно вечером. Но вместо того, чтобы лечь спать, почти до утра просидела за столом. Потом стала собираться. Куда пойдет, не знала, но оставаться в Заповеднике без хозяйки считала неправильным. Решила навестить могилу, как требует обычай, и уйти. Только вот хозяйство беспокоило. Ладно огород, но скотина... Придется выпустить, а там будь, что будет.
  Так и не попробовав прилечь, на рассвете женщина открыла сараи и вышла со двора. Дойдя до опушки, оглянулась и ахнула: над рекой плыл туман. Да не просто плыл: стелился по земле, полностью скрывая подошву холма и хозяйственные постройки. Дом словно плыл над таинственным потоком, и крышу уже золотили первые солнечные лучи.
  Пораженная виденьем, Рита вдруг поняла: никуда она отсюда не денется. Навестит Бабушку, оставит на могильном холмике хлеб и вернется. Так и сделала. Только угощение покойной душе оставила не на земле, а на теплом камне, что вырос за ночь. И, вернувшись, нашла у порога затравленно озирающегося парня. А когда он пришел в себя и спросил, кто она такая, грустно улыбнулась: - Стало быть, Баба Яга.